- В этом году я полюбила того, кто заслуживает меня. Себя.
© Оранжевый - хит сезона

@темы: мысли, размышлизмы, Кино, Любовь, Мысли вслух, Приколы, Разное, Флуд, Цитаты, Я, жизнь

---

Е.Евтушенко "Ты большая в любви"

Ты большая в любви.
Ты смелая.
Я - робею на каждом шагу.
Я плохого тебе не сделаю,
а хорошее вряд ли смогу.
Все мне кажется,
будто бы по лесу
без тропинки ведешь меня ты.
Мы в дремучих цветах до пояса.
Не пойму я -
что за цветы.
Не годятся все прежние навыки.
Я не знаю,
что делать и как.
Ты устала.
Ты просишься на руки.
Ты уже у меня на руках.
"Видишь,
небо какое синее?
Слышишь,
птицы какие в лесу?
Ну так что же ты?
Ну?
Неси меня!
А куда я тебя понесу?..

---

Ты....

Отключен Интернет и монитор

Свои глаза закроет, засыпая,

И подкрадётся сзади кое-кто,

Свой поцелуй с моим плечом, венчая.




Дыханьем тронет локоны волос,

Желания внутри мои сжимая…

Перебираю в мыслях кучу поз

И никакой из них не выбираю.



Как пахнет до безумия тобой

И в мыслях ласку, нежность предвкушая,

Я чувственной прильну к тебе волной,

Стекающими каплями играя.



Я подарю блаженство и покой,

Сегодня я не страстная, другая,

Настойчивость и власть свою долой

Гоню, до боли губы в кровь кусая.



Рабыня твоей нежности теперь,

По венам наслажденье разгоняя,

Заснул внутри безумства дикий зверь,

Своей охоты после ожидая…

666857 (699x602, 165Kb)

---

Есть люди...

Есть люди, которые не умеют расставаться. Привязываются, держат, звонят и не хотят отпускать. Им кажется, что вместе с человеком, которого они узнали, они теряют частичку себя. Нет бы сказать: "Да ладно, проехали, пока. Как-нибудь увидимся". И забыть. При встрече улыбнуться и опять забыть. К чему помнить тех, кто ушел. Вежливая фраза, скучающий вид - ты мне не интересен, у меня нет на тебя времени. Зачем цепляться за то, чего у тебя никогда не было? Зачем стараться сделать больнее прежде всего себе? Мучаться, вспоминать все эти слова и запахи, мечтать о прикосновениях и будущем, которого никогда не будет. Не надо. Есть люди, которые не умеют удерживать. Неосторожное слово, мимолетный флирт. И ты уже видишь в его глазах пустоту. Он говорит тебе - выбирай сама, он не зовет и не борется за тебя. Не позвонит, не напомнит, не расскажет, как без тебя грустно, а после с улыбкой не скажет, что очень хочет видеть. С ним невозможно понять важна ли ты ему. Он вроде и есть, но его как бы нет. Не звонишь ты, не звонит он. На встречу согласен, но словно из одолжения. Скажи мне - что ты хочешь? И снова ни о чем, о глупостях и ерунде. И эта фраза - никто никому ничего не должен. Да скажи же ты, наконец, чего тебе надо! Зажги огонь! И пусть он погаснет потом, но сейчас от тебя должно быть тепло, чтобы в памяти остались яркие искры, а не этот скучающий вид. Есть люди, которые не могут понять, что им надо. И вроде бы рядом с ним тот, кто им надо. И вроде бы все хорошо. И взгляд, и улыбка, и каждое слово, все это рождает какое-то счастье. Да, да, все подходит. Но что-то не то. Будто что-то не то. И это вот чувство все точит и точит. Направо посмотрит. Налево посмотрит. Сейчас я не буду здесь вся отдаваться. Сейчас я побуду, но вскоре, я знаю, я встречу другого, который со мною... с которым я сама... и все будет прекрасно. И вот происходит, меняются люди. И снова не то. Снова что-то не то. Люди одиноки, потому что вместо мостов строят стены.

---

Я..............................

Я – это не предел. Не совершенство. А ты мог найти себе красивее, стройнее, миниатюрней, умнее, наконец. Ведь они есть. Девочки, у которых выделяются ключицы. Или тонкие длинные пальцы, кожа идеального цвета. Я-то самая обычная, ты видишь? Курю парламент лайтс, одеваюсь всегда не по погоде, ненавижу зонты, и веселюсь до упаду каждый день, пишу свои бредовые мысли, находясь в каком-то обособленном мирке, и по утрам люблю кофе со сливками, а вечером – мятный чай. Я могу бить тарелки и швырять об стены телефоны, могу молчать сутки, да и врать, в конце концов, у меня получается с самым ангельским лицом, чего уж греха таить. Я нежно люблю свое одиночество. Я могу не звонить, а могу умирать без тебя и просто до одури хотеть услышать только: «моя родная». Я сумасшедшая.

---

Маска

Свисток и крик тренера:
- Пять-пять. Ничья. На сегодня тренировка закончена.
Я чувствовала, что он приближается. Электрический заряд пробежал по кончикам пальцев. Я медленно потерла руки о спортивные бриджи, чтобы хоть как-то отсрочить его приближение. Маленькая капля пота пробежала от виска к подбородку. Осталось совсем немного времени.
- Ты идешь?
- Нет, еще немного побросаю.
Тренер вместе с девчонками уходят, а я остаюсь. До его прихода остались считанные секунды. Я резко останавливаюсь и закрываю глаза.
Три… два… один…
Поехали…
Резкий порыв ветра срывает с моего лица маску… Маску безразличия, которую я ношу постоянно на протяжении уже почти двух лет. Срывает и уносит куда-то вдаль, к реке. Ну и что? У меня-то их много.
И тут приходит он. Приступ необъяснимого и всеохватывающего гнева. В глазах потемнело, руки сжались в кулаки. Это – уже не я, или, наоборот, как раз, я настоящая. Непонятно. Я чувствую, что в этот момент готова убить любого, кто ко мне приблизится. Но, к счастью, желающих нет – площадка абсолютно пуста и только где-то вдалеке, на поле, малыши играют в некое подобие футбола.
Я в исступлении ношусь по площадке с мячиком. Резкие и неточные броски – дань моему бешенству и жестокий удар по самолюбию. Ни одного попадания. Кольцо как будто уворачивается от моих бросков. Ему же хуже.
Наступает кризис. Последний невероятно сильный удар заставляет кольцо качаться несколько долгих минут. Я, тяжело дыша, сажусь на теплый асфальт и, не двигаясь, смотрю на щит.
Он уходит. Вновь то самое покалывание на кончиках пальцев. Я потрясла рукой и наваждение ушло. Сегодня без видимых потерь.
Я прикладываю руки к лицу и аккуратно наношу на него новую маску. Маску безразличия. Медленно разглаживаю руками морщинки и закрепляю края. «Всем привет, вот она, ваша веселая я вернулась!»
Спокойно встаю, беру мяч и быстрым шагом ухожу с площадки. Не оглядываясь и стараясь не думать о произошедшем. И только в голове вяло вертится мысль, что я так и не научилась проигрывать. Какой бы взрослой и рассудительной я не была, какие бы важные и серьезные решения не принимала, я так и не научилась проигрывать. Ни в чем. Наверное, именно поэтому я и ушла из спорта. Слишком велика была вероятность того, что маску сорвет во время игры, тренировки, чемпионата. Маску безразличия. И все увидят мое истинное лицо…
- Ну что, ничья? – медленно спросил сторож, издалека наблюдавший за игрой, когда я подошла к его домику.
- Можно сказать и так.
- А выглядишь так, как будто проиграла. Расстроилась?
- С чего вы взяли?
- Не знаю. Просто показалось, - вздохнул он и кивнул на площадку. Я не обернулась, хотя чувствовала, что щит до сих пор качается. Краешек маски начал слетать. Улыбка, которая до этого была более или менее дружелюбной, застыла. Крепко сжав зубы, я с неизменно вежливостью произнесла:
- Просто устала. Пойду отдохну.
И, не оборачиваясь, пошла к главному корпусу. Отойдя на какое-то расстояние от не в меру любопытного сторожа я пригладила краешек маски на место. Маски безразличия.
- Проиграли? – у самого корпуса спросил какой-то мальчик, внимательно вглядываясь в мое лицо. Но на этот раз маска сидела прочно.
- Нет. Ничья.
- А по-моему «ничья» и есть проигрыш. Победа не твоя – следовательно, ты проиграл.
- Интересная точка зрения. Но это всего лишь тренировка. Ничья, выигрыш, проигрыш – все это волнует игроков только на чемпионате во время сезона.
- А тебя?
- А меня нет. Я больше не занимаюсь.
- Понятно.
Мальчик, еще слишком маленький чтобы что либо понимать в жизни, но тем не менее, понимает почти все. Может, подарить ему одну из своих масок? Чтобы ему было легче жить…
Я, наверное, слишком слабая. Или, наоборот, сильная. Точно не знаю. Всегда мешает это «слишком». Слишком сложно бороться, слишком легко – уступить без боя. Слишком сложно жить, слишком просто – умереть. Может быть, просто не нужно впадать в крайности. Можно же просто быть сильной. Или слабой. Или сильной с небольшими слабостями…
- С тобой все в порядке?
- Да, все отлично, тренер.
- Знаешь, у меня иногда такое ощущение, что тебя невозможно расстроить. У тебя всегда хорошее настроение и улыбка на губах.
- Да, я такая.
- Ну, иди, отдохни. Следующая тренировка в пять. Не опаздывай.
- Хорошо.
И я иду отдыхать. Маска плотно сидит на лице. Маска безразличия.
Многие думают, что я совершенство. Это далеко не так. Но то, что я нахожу в себе силы это признать, приближает меня к совершенству. Такая же, как все, но абсолютно другая. А все из-за того, что моя маска, сотканная из противоречий, все больше и больше впитывается в кожу так, что с каждым разом ее становится все сложнее и сложнее сорвать. Скоро, совсем скоро, она перестанет слетать вообще. И тогда мои приступы прекратятся. Я точно знаю.
Люди идут по моей жизни чередой длинных и неясных теней. Мало кто остается надолго, еще реже, кого я запоминаю. Они – гости в моей памяти. Я помню их столько, сколько они гостят, но стоит только двери закрыться за одним из них – память услужливо стирает его лицо. И ей и мне так проще. Мы договорились.
И дело не в том, что у меня нет друзей. Напротив, их полно. Они так считают, а я им подыгрываю. Любовь, дружба – все эти игры требуют двух и больше игроков. Они зовут меня поиграть с ними, а я взамен сохраняю их памяти в виде старых, но дорогих сердцу игрушек. Выбросить жалко, оставлять на виду – показать свою слабость. Их удел – пылиться на чердаке и ждать своего часа, когда я, разбитая после очередного приступа, приду к ним и буду особенно мягка и вежлива…
Я вхожу в вою палату и тут же оказываюсь втянутой в водоворот сплетен, обсуждений и смеха. Так просто и сложно. Оскар мне за самое лучшее притворство. Когда на душе скребут кошки, жить дальше не хочется, а окружающих начинаешь тихо ненавидеть, всегда должно быть что-то, что спасает тебя от депрессии. Для меня это – мои рассказы. Смогли бы я жить без них? Думаю да, но что это была бы за жизнь. Так, череда пустых и бессмысленных эпизодов. И только возможность все это потом записать и адаптировать на свою волну дает мне силы проживать день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Я никогда не пишу стихи… Никогда не говори никогда. Те стихи, что я пишу, нельзя назвать стихами в полной мере. Отрывистые предложения на разные темы с сильно хромающей на оби ноги рифмой.
Они говорят, что меня любят. Девчонки, мальчишки, учителя, знакомые… Но это неправда. Они любят не меня, а мой образ. Мою маску. Маску безразличия.
Рано или поздно каждый из нас ее одевает. Кто-то, чтобы скрыть радость, кто-то чтобы боль. Я ношу ее всегда и к этому уже привыкла.
- Чего бы ты хотела сейчас больше всего в жизни? Прямо в эту секунду?
- Писать, - не задумываясь отвечаю я.
- Странная ты. Я хочу к Володе.
- А я – к Илье.
Я – странная. Именно в этот момент я поняла, чем отличаюсь от них всех. И навсегда останусь не такой, как все. Такой простой вопрос требует простого ответа – быть рядом с любимым человеком. Но что делать, если ты до зубного скрежета ненавидишь зависеть от кого бы то ни было. И если ни один поцелуй, ни один человек не сможет доставить тебе такого же удовольствия, как пара исписанных неровным почерком страничек? Ничего. С этим ничего не поделаешь. Да хочу ли я этого? Бумага, в отличие от человека, никогда не изменит, никогда не предаст. Она не посочувствует, но и не будет осуждать. Она делает только то, что я от нее хочу.
Маленькими шажками я творю историю. Отбираю только то, что мне нравится. Как драгоценные камни складываю в сундук памяти разные мысли, чувства, эмоции, чтобы они пару часов спустя ожили на бумаги под неверный свет телефона. Что поделаешь, приходится идти на такие жертвы – вдохновение посещает меня по ночам, когда все остальные уже спят.
Я пишу – и этим живу, дышу…
- А знаете, что самое интересное? Что мое желание исполнится буквально через пару минут, а ваше – нет.
Девочки задумываются. Но ненадолго. Что для них пара исписанных листов по сравнению с единственным и полным счастьем – быть рядом с любимым человеком. Ничего. Ни к кому не привязываться, никого не жалеть, а главное – ни о чем не жалеть. Вот что написано на инструкции к моей маске. И я ее выполняю. А они бы не смогли.
- Ты чего такая грустная?
- Я не грустная. Просто думаю.
- Ты все время думаешь. Причем, не как остальные люди. Такое ощущение, что ты решаешь какие-то мировые проблемы.
- Можно сказать и так.
«Можно сказать и так» - фраза, показывающая, что я совсем не согласная с оппонентом, но в силу своей природной интеллигентности и образованности возражать не буду. К чему лишние споры? Они меня не поймут. Не поймут, что можно думать о том, что напишешь, представлять себе это воочию… Не поймут, потому что они другие. Или я другая. Как посмотреть. Я очень редко говорю открытым текстом. Никто и никогда не догадается, что, говоря «Веришь, нет, мне все равно» самым из безразличных своих тонов, на самом деле я тушу пожар внутри себя, который в любую минуту может сжечь мою маску. Маску безразличия.
- Да что ты там строчишь?
- Просто пишу.
- О чем?
- Ни о чем!
Иногда так хочется, чтобы тебя просто оставили в покое. Чтобы ничего не спрашивали, не давали советы и не утешали. Просто чтобы весь мир вокруг исчез. И так бывает. Стоит только мне взять в руки ручку. Я не знаю, для кого и зачем пишу. Вряд ли я когда-нибудь осмелюсь показать все это кому бы то ни было. Показать, что у меня есть чувства, что стоит маске слететь – и я человек. Человек в маске. Только не в железной, а в маске безразличия. А что страшнее – решать не мне.
Девчонки оставляют меня в покое и принимаются за обсуждение своих Илюшей - Володей. И зачем они только им нужны? Только вчера полночи обсуждали феминизм, шовинизм и ущемление прав женщины, а сейчас они готовы в любую секунду бросится на задних лапках за своими парнями. Я бы так не смогла. Ну что ж, это нормально – ведь я же другая, странная.
- Илья такой замечательный. Он умный, добрый, чуткий. Я бы могла провести с ним всю оставшуюся жизнь.
Если бы у меня не было маски. Если бы… Я бы оторвалась на секунду от своей тетради и сказала бы ей:
- Очнись! Как, ну как можно впасть в зависимость от какого-то парня. Он наверняка такой же, как и другие. Да их тут толпы, ничем не отличающиеся друг от друга.
Но я не могу. Почему-то становится невыносимо слушать дальше их щебетание. Я резко встаю, захлопываю тетрадь и выхожу из палаты.
- Ты куда?
- Подышать.
- Но тихий час…
- Плевать.
Я чувствовала, что маска начинает спадать, но ничего не могла с этим поделать. Почему-то стало невыносимо душно в четырех стенах. Я тихонько прокралась к лесу, и дальше – к реке. Села на берег и глубоко задумалась.
Что же в действительности скрывает моя маска? Уязвимость? Наверное. Трудно быть всегда хорошей и нравится всем. Да и не хочется. Но что можно с этим поделать? Быть плохой – значит проиграть, а проигрывать я никогда не умела. И вряд ли научусь. Вот только хорошо было бы прекратить эту игру раз и навсегда. И просто жить.
- Ну, понимаю, если тихий час вас абсолютно не смущает. Но дождь-то не мешает мечтать?
Я вынырнула из лабиринта мыслей и обернулась. Оказалось, что и вправду пошел небольшой дождик. Песок рядом со мной уже промок и неприятно холодил руки. Да и сама я немного намокла. Но это не давало право кому бы то ни было вырывать меня из мира грез.
- Нет, спасибо большое, я себя прекрасно здесь ощущаю.
Я сказала это таким тихим и вежливым голосом, что у моего собеседника, который на проверку оказался молодым парнем, не должно было возникнуть и сомнения, что у меня все в порядке и он здесь явно лишний.
Но парня явно нельзя было назвать чутким. Потому что вместо того, чтобы уйти восвояси, как я того хотела, он подошел и уселся рядом со мной.
- Вы мне не расскажете, о чем так всерьез задумались, что даже не заметили дождя.
- О смысле жизни.
- Смысле жизни? Не слишком ли вы молоды, чтобы об этом думать?
- Не слишком.
Мне хотелось, чтобы он ушел. Встал и ушел. И не потому что он мне не понравился. Я просто хотела побыть одна. Всегда. Всегда одна, чтобы можно было снять маску, поплакать, посмеяться или позлиться. Что угодно, но не эта вежливая и веселая улыбка и заинтересованный тон. Нет сил идти дальше… просто посидеть и отдохнуть… одной…
- Меня зовут Сережа.
«Мне все равно»
- Виктория.
- Победоносная?
«Считаешь себя остроумным?»
- Можно сказать и так.
И тишина. Все могла бы стать смешным, если бы не было таким грустным.
- Вы в лагерь? Кого-то ищете?
- Нет, нет, уже никого. По-моему я уже нашел то, что искал.
Я ничего не спросила. Знала, что он хочет от меня чего-то. Все от меня чего-то хотят. Просто закрыла глаза и вновь погрузилась в свои мысли.
Вот если бы я была взрослой. Если бы мне было лет двадцать семь. Я бы купила маленький домик в какой-нибудь деревне не очень далеко от города, засела бы дома, весь день спала, а по ночам пила кофе и печатала бы книгу. Это – моя мечта. И никаких людей рядом. Никаких…
- Никаких, - повторила я вслух, задумавшись.
- Никаких?
- Угу. Никаких.
Если бы все они исчезли. И был бы только мой мир. Мир, сошедший со страничек моей тетрадки. Корявый, одинокий. Мир. Мой.
- Так о чем ты все-таки думаешь?
- О мире.
- Во всем мире?
- Нет, просто о мире.
Он больше не приставал ко мне с вопросами. А я была только этому рада. Мне надо было о многом подумать. О многом… Послышалась далекая музыка, а это означало только одно – тихий час кончился и скоро будет тренировка. Я рывком встала и принялась отряхивать бриджи от песка.
- Ты куда?
- Назад. В лагерь.
- А…
И я ушла. Не оглядываясь и не думая об этом парне. Очередная смутная тень в моей памяти. Как же их уже много… Но ничего, бывает, что и тени обретают лицо. И тело.
Я шла быстрым шагом, а в голове моей мысли наперегонки бегали сто метровки. Зачем я пошла на эту дурацкую речку? В тихий час и дождь? Если узнает администрация – меня живо отправят домой. А я этого так не хочу… Нет, я, конечно, люблю свой дом. Но только тут, на свежем воздухе, мое воображение способно разгуляться, как нигде.
Я наконец-то добрела до административного корпуса. Медленно и как будто неохотно вошла в палату. Услышала отрывок все того же бессмысленного разговора про Илюшей – Володь. И замерла. Потому что вспомнила, что оставила свою тетрадь на берегу реки. Тетрадь… Самое дорогое, что у меня есть, было и будет в жизни…
Резко развернувшись, я побежала к реке так быстро, как смогла. Ничего. Пусто. Ни парня, ни моей тетрадки. Я села на мокрый песок и едва не заплакала – чертова тетрадь была мне действительно нужна. Просто необходима. А еще больше меня удручало то, что она находилась у абсолютно незнакомого человека.
Мне хотелось плакать. Но я не плакала. Маска все еще плотно сидела на лице. Поэтому я просто взяла себя в руки и пошла в палату, надеясь, что, когда я вернусь, тетрадь волшебным образом окажется на кровати. Даже нося в маску, я все еще верила в сказки. Как глупо.
Я медленно вошла в комнату и обвела ее взглядом. И перестала дышать. Потому что тетрадь, моя милая черная тетрадь лежала на столе как ни в чем ни бывало. Я посмотрела на свою кровать. На ней сидел Сергей.
Наверное, я должна была что-то сказать. Да. Наверное, я бы и сказала. Если бы не два факта – я все еще носила маску, а на его коленях ворковала моя подруга и называла его Илюшей.
- Лин, Илюша нашел твою тетрадь.
Я буркнула себе под нос нечто отдаленно напоминающее спасибо, схватила с тумбочки резинку для волос.
- Вы идете на тренировку?
- Нет. У меня нога.
- У меня живот. К тому же еще целый час.
- Я пока покидаю.
И вышла. В конце концов, я ничего и никому не должна. Даже себе.
И вот я снова на площадке. Снова одна. Впрочем, я всегда одна. Моя маска не способствует сближению с тенями. Хотя, нельзя сказать, что меня это не устраивает. А внутри все равно живет надежда, что кто-то будет любить меня не за маску, а за то, что я – это я. Настоящая я. Что кто-нибудь когда-нибудь снимет с меня маску…
Мечты, мечты. Я бы еще принца на белом осле заказала. И полцарства в придачу.
Любить… Как я могу верить, что кто-нибудь полюбит меня, если сама я никого не любила? Маска этого не позволяет. Сквозь прорези для глаз слишком плохо видно тени, отчего они кажутся еще более расплывчатыми, чем на самом деле. Наверное, поэтому я всегда так плохо разбиралась в людях. Хотя, последняя крупная история, в которую я влипла позапрошлым летом, многому меня научила. Научила быть жестче и навсегда закрепила на лице маску. Маску безразличия.
До этого я всеми фибрами души ненавидела нейтралов. Что угодно, лишь бы не быть равнодушной. Безразличной. До этого я очень редко одевала маску. Все эмоции, всех позитив-негатив был написан у меня на лице крупными и размашистыми буквами. А сейчас…
Задумавшись, я не сразу сообразила, что за мячиком так и не зашла и просто стояла, рассматривая щит. Как будто на нем можно было прочитать ответы на мои вопросы. Хотя какие у меня вопросы?
Я всем довольна, я абсолютно счастлива, я всех люблю и все любят меня. Идиллия. Или утопия… От слова утопнуть. Увязнуть… И никогда не вернуться. Однажды надев маску, вы легко ее снимете. Во второй раз – с небольшим трудом. И раз за разом вам придется прикладывать все больше и больше усилий, чтобы снять ее. Пока однажды вы не поймете, что маска плотно сидит на лице. И снять ее уже невозможно. Да и не хочется. Слишком просто с ней жить. Безразличным быть всегда просто.
Так просто и сложно, медленно и быстро. Летят года, а я не меняюсь. Прячусь за маской, верю в идиллию. Но от того, что в нее веришь, она не наступит. Проблемы не исчезнут. И настанет время, когда нужно будет принять чью-то сторону. Жаль, если я к этому не буду готова. И не смогу бороться за счастье.
Счастье. Разве идиллия не счастье? Я почти совершенство. Значит, почти счастлива. Жить в своем собственном придуманном мире… По чужим законам. Подчиняясь какой-то маске. Для чего? Зачем?
- Лин, а где девочки?
- Они болеют. В палате.
- Чем интересно?
- У одной нога, у другой живот.
- Ладно, потом разберусь. Тренировка уже пять минут как должна была начаться.
- Я тут давно.
- Хорошо. Разминайся.
И я, как всегда, с головой ушла в упражнения. Так легче. Не думать… Вообще. Ни о чем. Просто давать пасы, приседать и бросать в кольцо. Отключить мозг и расслабиться. Только так и никак иначе.
Мы выигрывали. Я была в ударе. Мне хотелось кричать от счастья, прыгать и смеяться. Но я не могла. Маска позволила лишь сдержанно улыбнуться. Как будто мне все равно. Не умеешь проигрывать – не умей и выигрывать. Правила невероятно просты. Хочешь быть совершенством – не показывай свое превосходство. Никому и никогда. К тому же еще неизвестно, лучше ты или хуже. Или такой же, как все остальные.
Тренировка закончилась. Я забежала в палату, которая оказалась пуста, схватила полотенце и пошла в душ. Потом, помывшись, занесла полотенце и, взяв тетрадь, отправилась на речку. Отдохнуть и написать пару страничек. И подумать.
Думать… Я же всегда думаю. Решаю мировые проблемы, как считают окружающие. А мне все равно. Все равно, что они думают обо мне. Да и думают ли вообще? Умеют ли? Для них думать – это выбрать себе платье на вечер, или поразмыслить о преимуществах смартфонов перед обычными телефонами. Поколение «Next» ни о чем другом не думает. А зря. Или не зря? А мне вообще какое до этого дело? Я же нейтрал. Мне должно быть безразлично.
- Маска безразличия.
Я пробовала эти слова на вкус. Они отдавали горечью и предательством. Странно, что я раньше этого не замечала.
- Зачем она тебе?
Я не ответила. Непрошенный гость. Да еще и этот Сергей-Илья, по совместительству парень моей подруги. БИБЛ. Большая и бесполезная любовь. Хвала небесам, что меня сия участь миновала.
Он присел рядом со мной и задумчиво прочитал:
- Я однажды маску одену и уже никогда не сниму,
Никуда я ее не дену и отдать никому не смогу.
И только ветер, играя, в порыве ее сорвет.
Но мой сарказм, не зная, на место ее вернет.
- Кто?
- Сам.
Минимум слов – но почему-то и так понятно.
- Почему…
- А ты?
- У меня фамилия – Ильин. Все зовут Ильей. Я так даже стал представляться. Но тогда почему-то захотелось сказать свое настоящее имя.
- Понятно. А мне просто захотелось в тот момент стать Викторией.
- Ты не любишь свое имя?
- Нет, почему же, люблю.
- Тогда почему…
- Просто захотелось.
Он больше ничего не спросил. Я тоже. Нейтралов не волнуют чужие проблемы.
- Ты не поблагодаришь меня за тетрадь?
- Поблагодарю. Спасибо.
- Тебе не кажется, что «спасибо» слишком мало для человека, вернувшего тебе самую дорогую вещь?
- Нет, не кажется. «Спасибо» – самое прекрасное слово, которое придумало человечество.
- А самое ужасное?
- Нейтрал, - не подумав отвечаю я.
- А, по-моему, равнодушие.
И тогда я впервые на него посмотрела долгим и внимательным взглядом, словно пытаясь заглянуть вовнутрь и понять, какая там начинка. Белая или черная. Мне было важно это узнать, потому что он, казалось, понимал меня. И именно это меня напугало.
Потому что для тени он был слишком неординарным.
- Ты думаешь?
- Уверен.
И я вдруг четко поняла, что хочу, чтобы он ушел. Исчез из моей жизни.
- Автобус…
- Он мне не нужен. Я работаю тут вожатым.
- Но…
- Она пока не знает. Я только сегодня приехал. Сдавал экзамены и опоздал на два дня. И почему это тебя так интересует?
Мне захотелось, чтобы его насмешливый взгляд исчез. Лучше со своим хозяином. Поэтому я сказала одну из двух фраз, подходящих практически к любым случаям.
- Веришь, нет, мне все равно.
И отвернулась, всем своим видом доказывая сказанное. Он не впечатлился.
- Ты сказала это, потому что я тебе понравился? Но тебя смущает, что в меня влюблена твоя подруга?
Это был единственный раз, когда я промолчала не потому что, посчитала высказывание своего собеседника слишком абсурдным. Я промолчала, потому что мне нечего было сказать.
Он был абсолютно прав.
И именно это напугало меня еще больше.
***
В последствии я много раз спрашивала себя, как получилось, что мы с Сережей так сблизились. И не находила ответа. Наверное, он был слишком похож на меня. Такой же, как все, но абсолютно другой. Он не носил маски. Но он понимал меня, единственный из всех.
Мы мало говорили. Все больше сидели на берегу в тихий час и молчали. Иногда я писала, а он внимательно наблюдал за мной. Мне хотелось спросить у него, прочитал ли он что-нибудь, когда я забыла тетрадь. Но я не спрашивала. А он ни разу не упоминал про это.
Я не признавалась в этом никому, но в эти дни я поняла две очень важные вещи. Во-первых, когда рядом со мной был Сережа, я иногда, на секунду-другую, забывала про маску. И переставала быть безразличной. Несколько раз у него получилось разозлить меня, так, что я кричала и ругалась как только могла. И тогда замечала у него на губах довольную улыбку. Это меня обескураживало. И второе – я стала просто ненавидеть рассказы о нем. Мне надоело полночи слушать повествования о том, какой Илюша хороший, умный, добрый и вообще идеальный. Потому что теперь я сама его узнала. И вынуждена была признать – это была чистая правда.
Вот только мой Сергей и ее Илюша не были в полной мере одним и тем же человеком. Это я заметила сразу. Для нее он – идеальный мачо. Для меня – странный и не совсем понятный человек. Но близкий… Невероятно близкий.
Почти сразу же он перестал быть очередной тенью и стал человеком. Он прочно обосновался в моей памяти и мыслях. Теперь я все чаще и чаще думала не о своем придуманном мире, а о нем. Чтобы он сказал, если бы узнал про это. Я бы могла в мельчайших подробностях представить себе его насмешливую улыбку. Насмешливую и самодовольную.
- Ты когда-нибудь даш мне почитать, что там пишешь? Иногда у тебя такое счастливое лицо, что я начинаю тихо завидовать этой тетрадке.
- А ты разве не читал? В тот день, когда я забыла ее на берегу?
- Нет, не читал. Подумал, что это некрасиво.
- Спасибо… Или тебе этого опять мало?
Я почти повторила его самодовольную улыбку, добавив немного от себя. Моя маска в последнее время стала очень пластичной.
- Нет. Самое прекрасное слово. От самой прекрасной девушки…
Мне это совсем не понравилось. Потому что я все больше и больше сдавала позиции. Я встала и ушла. Он не пытался меня догнать, потому что понял, почему я это сделала. Так же как я знала, почему он так сказал. То ли из-за того, что моя маска безразличия претерпела изменения, то ли по какой-то другой причине, я видела его насквозь. Понимала с полуслова. Так же, как он меня.
Я нравилась ему так же сильно, как он мне.
И это мне совсем не нравилось.
Как всегда – злая ирония вновь сыграла со мной злую шутку. Именно от нее я пыталась спастись, когда надевала маску.
Всегда желать большего. Это закон жизни. Но почему тогда мне все чаще и чаще хотелось остановиться на том, чего я достигла? Это не так уж и много, но… Чем выше поднимаешься, тем дольше падать. А падать, значит проиграть. Все упирается в это.
Дни сменяли другу друга, как минуты. Неумолимо приближался конец смены. Но я об этом не думала. Просто запретила себе и все. Я и такое умела. Контролировать мысли и чувства – это же так просто. Достаточно только закрыть на секунду глаза, сжать кулаки и мысленно посчитать от трех в обратном порядке. И все. И какая разница сколько осталось? Я жила сегодняшним днем. Остальное меня мало волновало.
Я врала даже себе. Меня очень даже волновало, когда я видела их вместе. Кажется, что удивительного? Они же встречались и могли спокойно ходить за ручку и так далее. Но когда они вдвоем медленно шли с дискотеки в неизвестном направлении по дорожкам, мне хотелось выть. Я сдерживалась и уходила в пустую палату. У меня было полчаса, чтобы разрушить, а потом вновь восстановить ее. И вновь натянуть маску на лицо.
И так раз за разом, день за днем. Мой маленький придуманный мир рушился на глазах, а я ничего не могла с этим поделать. Несмотря на то, что я прекрасно знала причину.
Наступил последний день. И я уже не могла делать вид, что меня это не волнует. Не могла не думать об этом. Я вообще не могла ничего делать.
В тихий час я сидела на берегу абсолютно одна.
Сидела и ждала, что Сергей придет. Хотя мне этого совершенно не хотелось. Как всегда. Я сидела и ждала чего-то. И когда пошел сильный ливень, я обрадовалась ему больше, чем обрадовалась бы Сергею… Холодные и крупные капли безжалостно били меня по щекам и мочили одежду. И это было именно то, чего мне не доставало.
Я ждала дождя. Долго и упорно. Ждала, что он смоет с меня все страхи, снимет маску и научит проигрывать. Сергей стал для меня таким дождем. Вот только лучше от этого не стало.
Я засмеялась и закружилась по песку. Так хорошо… И ни о чем не думать. Просто жить…
- Привет. Ты промокла… Заболеешь…
Я только смеялась.
- Нет. Так хорошо. Ты не представляешь, сколько я ждала этого дождя…
Он практически силой затолкнул меня под свой зонт. Обнял крепко крепко и пробормотал куда-то мне в волосы:
- Лин… ты мой самый лучший друг…
Я промолчала. Хотя дождь только что помог мне понять кое-что.
Я полюбила Сергея. Полюбила не за глаза, как однажды призналась она, - слишком легко в них было прочитать то, чего мне так не хотелось. Он не колебался ни секунды. Он выбрал ее. А я всего лишь друг, родственная душа. Нераскрытая книга, которую очень интересно почитать. Прочитать и забыть. А потом вновь вернуться к такому дорогому и милому сердцу журналу.
Я полюбила его не за красивые слова – за все то время, что мы были знакомы, мы очень редко разговаривали. Нам это было не нужно.
Я полюбила его… страшно сказать! За то, что он – это он. Не внешность, не маску, не характер. Я полюбила его. Но с трудом признавалась в этом даже себе.
Потому что любовь – это игра. Безответная любовь – заведомо проигранная игра. Я как никогда понимала это, но ничего не могла с собой поделать.
Поэтому я только молча отстранилась от него и медленно пошла к корпусу. Я совсем промокла, но меня это не расстроило. Я в очередной раз проигрывала… Что еще может быть хуже?
Оказалось, есть кое-что похуже. А именно то, что когда зашла в палату, на кровати сидела она. Красилась к дискотеке. Я тихонько одела маску, растянула губы в улыбке и как можно небрежнее сказала:
- Привет.
Она обернулась и посмотрела на меня долгим пронизывающим взглядом. Я не выдержала и покраснела.
- Тут так жарко…. Открою-ка я окно!
Я подошла к окну и распахнула его. Дождь уже закончился и в комнату прокрался порыв свежего ветерка. Она все еще не сводила с меня глаз.
- Лин… я все знаю.
- Что?
Дерево прямо перед окном казалось таким живым… но пройдет немного времени, и оно сбросит листву… уснет… а потом умрет…
- Знаю, что тебе нравится Илья…
А может, и не умрет. Может, оно будет жить вечно. Ведь есть же на свете хоть что- то вечное? Что-то, не подвластное времени. Не боящееся времени… Что-то…
- Я ничего не буду делать…
- Я знаю, - поспешно сказала она и наконец-то отвела взгляд. – Я знаю про позапрошлое лето… Мне рассказали…
- Кто? – спросила я безразлично.
- Ольга. Она… увела у тебя парня?
- Можно сказать и так.
- Она сказала, что ненавидит себя за это. За то, что ты с тех пор так сильно изменилась.
- Веришь, нет, мне все равно.
- Как скажешь. Я рада, что мы все обсудили. И теперь все будет, как прежде.
Снова подул ветерок. Совсем легкий, он сорвал с меня мою последнюю маску… Маску безразличия. И я поняла, что все никогда больше не будет, как прежде. И сказала об этом ей, резко обернувшись и смахнув с подоконника несколько тюбиков с косметикой и духами.
- Что?
- Я люблю его! ЛЮБЛЮ! Я не могу… ты понимаешь… не могу…
Я рыдала. Рыдала так же сильно, как и два года назад, перед тем, как навсегда, как мне тогда казалось, одеть свою маску. Маску, улетевшую куда-то к реке.
- Я люблю его… и буду бороться…
Она посмотрела на меня с какой-то жалостью. Мне показалось, еще секунда – и она обнимет меня и примется утешать, как маленькое дитя. Странно, но вместо этого она сказала:
- Он уезжает… Насовсем…Переводится в Москву.
Я ничего не ответила. Потому что в очередной раз проиграла… А проигрывать я не умела. Только схватила тетрадь и выбежала из комнаты.
Я побежала в строжку, где просидела все время до отбоя. И писала, писала и еще раз писала. А потом, прейдя в палату, я ни на кого не смотря, упала на кровать и вновь принялась писать. Девчонки, казалось, не обращали на меня внимания. Но я, не видя ее глаз, кожей почувствовала, как она рассматривает мое лицо. Как будто ищет на нем следы чего-то.
А когда первые лучики солнца прокрались в комнату, я встала, захлопнула тетрадь, одела толстовку и вышла из палаты.
Он уже сидел на берегу. Может быть, ждал меня, может быть и нет. Я плюхнулась на сырой песок рядом с ним.
- Привет.
Я промолчала. Да и что могла сказать? Какую-нибудь очередную глупость.
- Как жизнь?
По воде бегали водомерки, перебирая своими тоненькими лапками. Такими же тонкими, как ниточки связи. Ниточки, которые я сейчас собиралась порвать раз и навсегда.
- Я уезжаю…
- Я знаю. Я…
Я хотела сказать ему правду. Но не смогла. Не смогла…
- Я пошла.
Его недоуменный взгляд. Пара секунд, чтобы продлить расставание…
- Это тебе.
Я отдала ему тетрадь. Тетрадь, которая была самой дорогой и близкой мне вещью… Материальная сущность моей души. Тетрадь, на обложки которой было написано моим размашистым почерком всего одно слово «Спасибо».
Спасибо за то, что снял с меня маску. Спасибо за то, что показал, что несмотря на то, что жизнь невероятна жестока, жить все-таки стоит. Что есть моменты, когда можно просто молчать и чувствовать себя счастливым. Что не обязательно жить в своем придуманном мире, чтобы быть настоящим. Спасибо…
Сбор вещей, прощание, слезы улыбки… Все это прошло мимо меня. Я пришла с в себя только в автобусе, когда увидела в окно, как он, в толпе провожающих обнимает и целует ее.
Я откинулась на сиденье и закрыла глаза. Вот все и закончилось. А было ли что-то? Ответ напрашивался сам собой – нет. Все это нарисовало мне мое больное воображение. Кусочек счастья из моего придуманного мира. Только вот я оказалась его не достойна.
- Лин… Ты плачешь?
Я уже и сама почувствовала, как горячие слезы потекли по щекам. По щекам, на которых больше не было маски. И никогда не будет.
- Да…
- Не плачь, Линочка, не плачь. Все будет хорошо.
И тогда я улыбнулась и открыла глаза.
- Я знаю. Я знаю…
Так же как и прекрасно знала о том, что больше никогда не увижу Сережу.
- Все будет хорошо…
А потом я вытерла слезы и продолжила жить дальше.
В одном я оказалась не права. Спустя почти десять лет я все-таки его встретила. Я шла в офис и думала о том, что мечты, наверное, не сбываются. Потому что за те десять лет, что прошли, я не написала ни строчки. Нет, конечно, я делала какие-то скучные и никому не нужные отчеты. Но так, как раньше – забывая обо всем, полностью погружаюсь в свой придуманный мир – нет.
Зато я неплохо зарабатывала, имела много друзей и любимого человека. Так что, можно сказать, что я многого добилась. Много, но не исполнения мечты. Того, к чему на самом деле надо стремиться…
Я шла и думала, как всегда, как будто решала мировые проблемы. Я его не почувствовала, нет, не так, как можно прочитать в каком-нибудь жутко банальном романе. Просто подняв взгляд, я уловила что-то смутно знакомое в упор смотрящем на меня человеке. Что-то настолько неуловимое, как легкий ветерок, что сорвал с меня маску много лет назад. Но, секунда – и очарование исчезло, человек превратился в очередного прохожего. Я зашла в офис и больше о нем не думала.
А вечером, когда я вышла из офиса, ко мне подбежал какой-то мальчик, молча передал довольно увесистый конверт и мгновенно скрылся из вида. Я так и не успела крикнуть ему, что он меня с кем-то спутал.
Но когда, прейдя домой, переодевшись и удобно расположившись на диване, я открыла таинственный конверт, то поняла – мальчик доставил его прямо в руки адресату.
Это была довольно-таки толстая тетрадка, которую я узнала буквально с первого взгляда. Задержав дыхание открыла ее и взгляд тут же упал на написанные корявым почерком строчки.
И тогда я, сама не понимая толком, что делаю, включила компьютер, открыла новый и чистый документ и принялась печатать. Я печатала и печатала, страницу за страницей, вставляя туда отрывки из своей тетради, и придумывая что-то новое.
Когда я закончила, где-то вдали забрезжил рассвет. Я устало потянулась и перевернула последнюю страничку. Оттуда выпала записка.
«Так странно… Прошла куча времени, а я сегодня увидел тебя и все вспомнил. Давай встретимся? Мой телефон…» Я усмехнулась и, так и не прочитав последние строчки, скомкала записку и подошла к окну. Взгляд упал на газету, лежащую на подоконнике. «Продается дом в Подмосковье…».
Я улыбнулась и, без всякого сожаления выкинув клочок бумаги в окно, взяла в руки газету и внимательно прочитала объявление.
Прошлое, должно остаться в прошлом. Навсегда. Старого кота не научишь новым трюкам, безответная любовь не превратится в идиллию. Это жизнь, тут другие правила. Точнее, правил как таковых нет.
А потом я упала на диван и уснула крепким и здоровым сном.
Утром я позвонила по номеру, указанному в объявлении и договорилась о покупке домика. Затем, сделав себе чашку крепкого черного кофе, я села за компьютер и открыла вчерашний файл.
Запах кофе приятно щекотал ноздри. По телу пробежали мурашки, а на лице сама собой появилась улыбка.
В этот момент я поняла две вещи… Что я абсолютно счастлива и мечты все-таки сбываются.
И, все так же улыбаясь не понятно чему, я стала читать написанное вчера…
«Маска безразличия. Свисток и крик тренера…»
Оказывается, необязательно уметь проигрывать, чтобы быть счастливой… Особенно, если на тебе нет маски. Маски безразличия…

---

Ты слышишь шелестит апрельский дождь...

Ты слышишь,шелестит апрельский дождь?
Тепло боится быть еще привычным,
И дождь без спроса,как нежданный гость,
На лужах морщит рожицы трагично…
О чем он плачет этот серый дождь?
О радости,о нежности, о счастье?
А,может,это сверху сам Господь
Нас окропил водою для причастья?
А,может,это так клокочет злость?
И через край,сшивая землю с небом,
рыдает сиротливо серый дождь
И задевает душу рикошетом...
И сверху вниз,и снова вкривь и вкось,
смывает грязь и очищает город…
Ты знаешь,что шепнул мне этот дождь?.
Что скоро лето…Слышишь,лето скоро!

---

Относись ко мне проще

Относись ко мне проще. Я - ангел.

Только крылья мои обгорели.

Я ведь долго летала над адом,

а в аду очень жарко, поверь мне.

Мне пришлось очень много увидеть,

оттого и глаза не святые.

Я умею теперь ненавидеть

и слова знаю колкие, злые.

А душа моя - огненный факел,

страсти сердце в куски разрывают..

Относись ко мне проще. Я - Ангел.

Правда, ведьмой меня называют..

---

Повешены крылья в кладовку – на память,

Туда, где в углу притаилась метла.

Ты знаешь, что я не могла не
поранить…

Но вряд ли не ранила, если б
могла…

Развязку и так мы с тобой
затянули -

Но правду не спрячешь. Уже не
друзья.

Кто будет мишенью серебряной
пули?..

К чертям благородство! Давай
буду я?

Стреляй, я не прячусь, не
скалюсь, не трушу –

Как будто не пошлый расстрел, а
дуэль.

Ты так по-хозяйски залез в мою
душу,

Что, думаю, с первого выстрела
- в цель…

Ну, что ты молчишь?! Я устала
бояться,

Судьбы, что для каждого
предрешена.

Нажми на курок! И не дай мне
признаться,

Что жизнь без тебя мне уже не
нужна.

---

Спасибо. мне стало похуй. сегодня. совсем-совсем.
знаешь как это?… это когда лежишь на диване в захламленной квартире, тебя ебет кайфовый мужик с татуировками, а ты пьяна.. пьяна абсолютно.. вино, пиво.. похуй… да хоть водка.. ты просто пьяна этой жизнью.. ты стонешь под ним.. ты не любишь его. просто разрешила сегодня выебать себя. или нет. так не правильно. не выебать. это ты его наебала. надо наебывать мужиков. ебать их до того, чтобы хуй болел и не было сил. чтобы они с кровати встать не могли и вспоминал секс с тобой как лучшее, что было в его жизни.
да девочка.. рано или поздно это случится. а знаешь как?.. ты полюбишь.. безумно.. по сумашедшему. а ему станет похуй. и ты будешь плакать, страдать, извиваться на холодной пастели. ты будешь любить. а потом пройдет. и ты станешь сукой. сукой, которой на все насрать.
«да. сегодня было охуенно.» ты будешь говорить так после каждого секса. ты будешь воспринимать это как должное. без чувств. все по расчету. просто трах. понимаешь?. ты научишься…
и все станет заебись. запомни, солнышко мое… в этом мире — все говно кроме мочи. нужно научиться жить так, как это требуется. либо ты небешь этот мир.. либо он выебет тебя и выкинет как дешевую шлюху. выбирай. пора взрослеть. выкинь эти ванильные сопли. ничего этого нет.
иди гордо. по ночному городу. высоко подняв голову.
и пусть тебе будет ПОХУЙ.
это твое чувство.
эксклюзив.
так нужно.
ты привыкнемшь..
главное запомни…
похуй…

.

---

Да, человек спит в этот час, и очень хорошо, что спит, ибо единственное желание измученного тревогой сердца — безраздельно владеть тем, кого любишь, или, когда настал час разлуки, погрузить это существо в сон без сновидений, дабы продлился он до дня встречи.

---

Сильная женщина плачет тихонько...

Сильная женщина, плачет тихонько.
Ей одиноко, обидно и горько.
Сильная женщина волю в кулак.
Чтобы не видел слез, ее враг.


Сильная женщина, вздорная, нежная.
Бывает, коварна, порой даже грешная.
Жить не легко, но в пути есть удачи.
В одиночку решает, судьбы задачи.


Сильная женщина, от всех прячет слезы.
Красивая, гордая, не боится угрозы.
Мечтает, страдает, на сердце тоска,
Кажется всем, что она холодна.


Сильная женщина, сколько таких?
Все не узнаешь о бедах людских.
Сильная женщина, нет, не страдает.
Просто она любви цену знает.


Сильная женщина, знакомая фраза?
Кто-то промолвит она же зараза.
Нет не зараза, а добрая очень,
Просто беду от всех спрятать хочет.


Сильная женщина, ночь у окна.
Вздрогнули плечи, опять ты одна?
Сама себе шепчешь, плакать нельзя.
Боль за улыбкой прячешь всегда!
29.01.2009 З.А.МАКИЕВА

---

"Я не знаю, о чем рассказывать... О смерти или о любви? Или это одно и
то же... О чем?
... Мы недавно поженились. Еще ходили по улице и держались за руки, даже если в магазин шли... Я говорила ему: "Я тебя люблю". Но я еще не знала, как я его любила... Не представляла... Жили мы в общежитии пожарной
части, где он служил. На втором этаже. И там еще три молодые семьи, на всех одна кухня. А внизу, на первом этаже стояли машины. Красные пожарные машины. Это была его служба. Всегда я в курсе: где он, что с ним? Среди ночи слышу какой-то шум. Выглянула в окно. Он увидел меня: "Закрой форточки и ложись
спать. На станции пожар. Я скоро буду". Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все, словно светилось... Все
небо... Высокое пламя. Копоть. Жар страшный. А его все нет и нет. Копоть от того, что битум горел, крыша станции была залита битумом. Ходили, потом вспоминал, как по смоле. Сбивали пламя. Сбрасывали горящий графит ногами... Уехали они без брезентовых костюмов, как были в одних рубашках, так и
уехали. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный пожар... Четыре часа... Пять часов... Шесть... В шесть мы с ним собирались ехать к его родителям. Сажать картошку. От города Припять до деревни Сперижье, где
жили его родители, сорок километров. Сеять, пахать... Его любимые работы... Мать часто вспоминала, как не хотели они с отцом отпускать его в город, даже новый дом построили. Забрали в армию. Служил в Москве в пожарных войсках, и когда вернулся: только в пожарники! Ничего другого не признавал. (Молчит.)
Иногда будто слышу его голос... Живой... Даже фотографии так на меня не действуют, как голос. Но он никогда меня не зовет... И во сне... Это я его зову...

Семь часов... В семь часов мне передали, что он в больнице. Я побежала, но вокруг больницы уже стояла кольцом милиция, никого не пускали. Одни машины "Скорой помощи" заезжали. Милиционеры кричали: машины зашкаливают, не приближайтесь. Не одна я, все жены прибежали, все, у кого мужья в эту ночь оказались на станции. Я бросилась искать свою знакомую, она работала врачом в этой больнице. Схватила ее за халат, когда она выходила из машины: "Пропусти меня!" - "Не могу! С ним плохо. С ними со всеми плохо". Держу ее:
"Только посмотреть". "Ладно, - говорит, - тогда бежим. На пятнадцать-двадцать минут". Я увидела его... Отекший весь, опухший... Глаз почти нет... "Надо молока. Много молока! - сказала мне знакомая. - Чтобы они
выпили хотя бы по три литра". - "Но он не пьет молоко". - "Сейчас будет пить". Многие врачи, медсестры, особенно санитарки этой больницы через какое-то время заболеют... Умрут... Но никто тогда этого не знал...
В десять утра умер оператор Шишенок... Он умер первым... В первый день... Мы узнали, что под развалинами остался второй - Валера Ходемчук. Так его и не достали. Забетонировали. Но мы еще не знали, что они все -
первые... Спрашиваю: "Васенька, что делать?" - "Уезжай отсюда! Уезжай! У тебя будет ребенок". А я - беременная. Но как я его оставлю? Просит: "Уезжай! Спасай ребенка!" - "Сначала я должна принести тебе молоко, а потом решим". Прибегает моя подруга Таня Кибенок... Ее муж в этой же палате... С ней
ее отец, он на машине. Мы садимся и едем в ближайшую деревню за молоком. Где-то три километра за городом... Покупаем много трехлитровых банок с молоком... Шесть - чтобы хватило на всех... Но от молока их страшно рвало... Все время теряли сознание, им ставили капельницы. Врачи почему-то твердили, что они отравились газами, никто не говорил о радиации. А город заполнился военной техникой, перекрыли все дороги... Перестали ходить электрички, поезда... Мыли улицы каким-то белым порошком... Я волновалась, как же мне
завтра добраться в деревню, чтобы купить ему парного молока? Никто не говорил о радиации... Только военные ходили в респираторах... Горожане несли хлеб из магазинов, открытые кульки с булочками... Пирожные лежали на
лотках...
Вечером в больницу не пропустили... Море людей вокруг... Я стояла напротив его окна, он подошел и что-то мне кричал. Так отчаянно! В толпе кто-то расслышал: их увозят ночью в Москву. Жены сбились все в одну кучу.
Решили: поедем с ними. Пустите нас к нашим мужьям! Не имеете права! Бились, царапались. Солдаты, уже стояли солдаты, нас отталкивали. Тогда вышел врач и подтвердил, что они полетят на самолете в Москву, но нам нужно принести им одежду, - та, в которой они были на станции, сгорела. Автобусы уже не ходили, и мы бегом через весь город. Прибежали с сумками, а самолет уже улетел... Нас специально обманули... Чтобы мы не кричали, не плакали...
Ночь... По одну сторону улицы автобусы, сотни автобусов (уже готовили город к эвакуации), а по другую сторону - сотни пожарных машин. Пригнали отовсюду. Вся улица в белой пене... Мы по ней идем... Ругаемся и плачем... По радио объявили, что, возможно, город эвакуируют на три-пять дней, возьмите с собой теплые вещи и спортивные костюмы, будете жить в лесах. В палатках. Люди даже обрадовались: на природу! Встретим там Первое мая. Необычно. Готовили в дорогу шашлыки... Брали с собой гитары, магнитофоны...
Плакали только те, чьи мужья пострадали.

Не помню дороги... Будто очнулась, когда увидела его мать: "Мама, Вася в Москве! Увезли специальным самолетом!" Но мы досадили огород (а через неделю деревню эвакуируют!) Кто знал? Кто тогда это знал? К вечеру у меня открылась рвота. Я - на шестом месяце беременности. Мне так плохо... Ночью сниться, что он меня зовет, пока он был жив, звал меня во сне: "Люся! Люсенька!"
А когда умер, ни разу не позвал. Ни разу... (Плачет.) Встаю я утром с мыслью, что поеду в Москву. Сама... "Куда ты такая?" - плачет мать. Собрали в дорогу и отца. Он снял со сберкнижки деньги, которые у них были. Все
деньги. Дороги не помню... Дорога опять выпала из памяти... В Москве у первого милиционера спросили, в какой больнице лежат чернобыльские пожарники, и он нам сказал, я даже удивилась, потому что нас пугали: государственная тайна, совершенно секретно. Шестая больница - на "Щукинской"... В эту больницу, специальная радиологическая больница, без пропусков не пускали. Я дала деньги вахтеру, и тогда она говорит: "Иди". Кого-то опять просила, молила... И вот сижу в кабинете у заведующей радиологическим отделением - Ангелины Васильевны Гуськовой. Тогда я еще не знала, как ее зовут, ничего не запоминала... Я знала только, что должна увидеть его...
Она сразу меня спросила:
- У вас есть дети?
Как я признаюсь?! И уже понимаю, что надо скрыть мою беременность. Не пустит к нему! Хорошо, что я худенькая, ничего по мне незаметно.
- Есть. - Отвечаю.
- Сколько?
Думаю: "Надо сказать, что двое. Если один - все равно не пустит".
- Мальчик и девочка.
- Раз двое, то рожать, видно, больше не придется. Теперь слушай:
центральная нервная система поражена полностью, костный мозг поражен полностью...
"Ну, ладно, - думаю, - станет немножко нервным".
- Еще слушай: если заплачешь - я тебя сразу отправлю. Обниматься и целоваться нельзя. Близко не подходить. Даю полчаса.
Но я знала, что уже отсюда не уйду. Если уйду, то с ним. Поклялась
себе!
Захожу... Они сидят на кровати, играют в карты и смеются.
- Вася! - кричат ему.
Поворачивается:
- О, братцы, я пропал! И здесь нашла!
Смешной такой, пижама на нем сорок восьмого размера, а у него - пятьдесят второй. Короткие рукава, короткие штанишки. Но опухоль с лица уже сошла... Им вливали какой-то раствор...
- А чего это ты вдруг пропал? - Спрашиваю.
И он хочет меня обнять.
- Сиди-сиди, - не пускает его ко мне врач. - Нечего тут обниматься.
Как-то мы это в шутку превратили. И тут уже все сбежались, и из других палат тоже. Все наши. Из Припяти. Их же двадцать восемь человек самолетом привезли. Что там? Что там у нас в городе. Я отвечаю, что началась
эвакуация, весь город увозят на три или пять дней. Ребята молчат, а было там две женщины, одна из них, на проходной в день аварии дежурила, и она заплакала:
- Боже мой! Там мои дети. Что с ними?
Мне хотелось побыть с ним вдвоем, ну, пусть бы одну минуточку. Ребята это почувствовали, и каждый придумал какую-то причину, и они вышли в коридор. Тогда я обняла его и поцеловала. Он отодвинулся:
- Не садись рядом. Возьми стульчик.
- Да, глупости все это, - махнула я рукой. - А ты видел, где произошел взрыв? Что там? Вы ведь первые туда попали...
- Скорее всего, это вредительство. Кто-то специально устроил. Все наши ребята такого мнения.
Тогда так говорили. Думали.


На следующий день, когда я пришла, они уже лежали по одному, каждый в отдельной палате. Им категорически запрещалось выходить в коридор. Общаться друг с другом. Перестукивались через стенку... Точка-тире, точка-тире... Врачи объяснили это тем, что каждый организм по-разному реагирует на дозы облучения, и то, что выдержит один, другому не под силу. Там, где они лежали, зашкаливали даже стены. Слева, справа и этаж под ними... Там всех выселили, ни одного больного... Под ними и над ними никого... Три дня я жила у своих московских знакомых. Они мне говорили: бери кастрюлю, бери миску, бери все, что надо... Я варила бульон из индюшки, на
шесть человек. Шесть наших ребят... Пожарников... Из одной смены... Они все дежурили в ту ночь: Ващук, Кибенок, Титенок, Правик, Тищура. В магазине купила им всем зубную пасту, щетки, мыло. Ничего этого в больнице не было. Маленькие полотенца купила... Я удивляюсь теперь своим знакомым, они,
конечно, боялись, не могли не бояться, уже ходили всякие слухи, но все равно сами мне предлагали: бери все, что надо. Бери! Как он? Как они все? Они будут жить? Жить... (Молчит). Встретила тогда много хороших людей, я не всех запомнила... Мир сузился до одной точки... Укоротился... Он... Только он...

Помню пожилую санитарку, которая меня учила: "Есть болезни, которые не излечиваются. Надо сидеть и гладить руки". Рано утром еду на базар, оттуда к своим знакомым, варю бульон. Все протереть, покрошить... Кто-то просил: "Привези яблочко". С шестью полулитровыми баночками... Всегда на шестерых! В больницу... Сижу до вечера. А вечером - опять в другой конец города. Насколько бы меня так хватило? Но через три дня предложили, что можно жить в гостинице для медработников, на территории самой больницы. Боже, какое счастье!!
- Но там нет кухни. Как я буду им готовить?
- Вам уже не надо готовить. Их желудки перестают воспринимать еду.
Он стал меняться - каждый день я встречала другого человека... Ожоги выходили наверх... Во рту, на языке, щеках - сначала появились маленькие язвочки, потом они разрослись... Пластами отходила слизистая... Пленочками белыми... Цвет лица... Цвет тела... Синий... Красный... Серо-бурый... А оно такое все мое, такое любимое! Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить... Спасало то, что все это происходило мгновенно; некогда было думать, некогда было плакать. Я любила его! Я еще не знала, как я его любила! Мы только поженились... Идем по улице. Схватит меня на руки и закружится. И целует, целует. Люди
идут мимо, и все улыбаются...
Клиника острой лучевой болезни - четырнадцать дней... За четырнадцать
дней человек умирает...


В гостинице в первый же день дозиметристы меня замеряли. Одежда, сумка, кошелек, туфли, - все "горело". И все это тут же у меня забрали. Даже нижнее белье. Не тронули только деньги. Взамен выдали больничный халат пятьдесят шестого размера, а тапочки сорок третьего. Одежду, сказали, может, привезем, а, может, и нет, навряд ли она поддастся "чистке". В таком виде я и появилась перед ним. Испугался: "Батюшки, что с тобой?" А я все-таки ухитрялась варить бульон. Ставила кипятильник в стеклянную банку... Туда бросала кусочки курицы... Маленькие-маленькие... Потом кто-то отдал мне свою кастрюльку, кажется, уборщица или дежурная гостиницы. Кто-то - досочку, на которой я резала свежую петрушку. В больничном халате сама я не могла добраться до базара, кто-то мне эту зелень приносил. Но все бесполезно, он не мог даже пить... Проглотить сырое яйцо... А мне хотелось достать что-нибудь вкусненькое! Будто это могло помочь. Добежала до почты: "Девочки,
- прошу, - мне надо срочно позвонить моим родителям в Ивано-Франковск. У меня здесь умирает муж". Почему-то они сразу догадались, откуда я и кто мой муж, моментально соединили. Мой отец, сестра и брат в тот же день вылетели ко мне в Москву. Они привезли мои вещи. Деньги. Девятого мая... Он всегда мне говорил: "Ты не представляешь, какая красивая Москва! Особенно на День Победы, когда салют. Я хочу, чтобы ты
увидела". Сижу возле него в палате, открыл глаза:
- Сейчас день или вечер?
- Девять вечера.
- Открывай окно! Начинается салют!
Я открыла окно. Восьмой этаж, весь город перед нами! Букет огня взметнулся в небо.
- Вот это да!
- Я обещал тебе, что покажу Москву. Я обещал, что по праздникам буду
всю жизнь дарить цветы...
Оглянулась - достает из-под подушки три гвоздики. Дал медсестре деньги - и она купила.
Подбежала и целую:
- Мой единственный! Любовь моя!
Разворчался:
- Что тебе приказывают врачи? Нельзя меня обнимать! Нельзя целовать!
Мне не разрешали его обнимать... Но я... Я поднимала и сажала его...
Перестилала постель... Ставила градусник... Приносила и уносила судно... Всю ночь сторожила рядом...
Хорошо, что не в палате, а в коридоре... У меня закружилась голова, я ухватилась за подоконник... Мимо шел врач, он взял меня за руку. И неожиданно:
- Вы беременная?
- Нет-нет! - Я так испугалась, чтобы нас кто-нибудь не услышал.
- Не обманывайте, - вздохнул он.
Я так растерялась, что не успела его ни о чем попросить.
Назавтра меня вызывают к заведующей:
- Почему вы меня обманули? - спросила она.
- Не было выхода. Скажи я правду - отправили бы домой. Святая ложь!
- Что вы наделали!!
- Но я с ним...
Всю жизнь буду благодарна Ангелине Васильевне Гуськовой. Всю жизнь!
Другие жены тоже приезжали, но их уже не пустили. Были со мной их мамы... Мама Володи Правика все время просила Бога: "Возьми лучше меня". Американский профессор, доктор Гейл... Это он делал операцию по
пересадке костного мозга... Утешал меня: надежда есть, маленькая, но есть. Такой могучий организм, такой сильный парень! Вызвали всех его родственников. Две сестры приехали из Беларуси, брат из Ленинграда, там
служил. Младшая Наташа, ей было четырнадцать лет, очень плакала и боялась. Но ее костный мозг подошел лучше всех... (Замолкает.) Я уже могу об этом рассказывать... Раньше не могла... Я десять лет молчала... Десять лет. (Замолкает.)

Когда он узнал, что костный мозг берут у его младшей сестрички, наотрез отказался: "Я лучше умру. Не трогайте ее, она маленькая". Старшей сестре Люде было двадцать восемь лет, она сама медсестра, понимала, на что идет.
"Только бы он жил", - говорила она. Я видела операцию. Они лежали рядышком на столах... Там большое окно в операционном зале. Операция длилась два часа... Когда кончили, хуже было Люде, чем ему, у нее на груди восемнадцать проколов, тяжело выходила из-под наркоза. И сейчас болеет, на инвалидности... Была красивая, сильная девушка. Замуж не вышла... А я тогда металась из одной палаты в другую, от него - к ней. Он лежал уже не в обычной палате, а в специальной барокамере, за прозрачной пленкой, куда заходить не разрешалось. Там такие специальные приспособления есть, чтобы, не заходя под пленку, вводить уколы, ставить катэтор... Но все на липучках, на замочках, и я научилась ими пользоваться... Отсовывать... И пробираться к нему... Возле его кровати стоял маленький стульчик... Ему стало так плохо, что я уже не могла отойти, ни на минуту. Звал меня постоянно: "Люся, где ты? Люсенька!" Звал и звал... Другие барокамеры, где лежали наши ребята,
обслуживали солдаты, потому что штатные санитары отказались, требовали защитной одежды. Солдаты выносили судно. Протирали полы, меняли постельное белье... Все делали... Откуда там появились солдаты? Не спрашивала... Только он... Он... А каждый день слышу: умер, умер... Умер Тищура. Умер Титенок.
Умер... Как молотком по темечку...
Стул двадцать пять - тридцать раз в сутки... С кровью и слизью... Кожа начала трескаться на руках, ногах... Все покрылось волдырями... Когда он ворочал головой, на подушке оставались клочья волос... Я пыталась шутить:
"Даже удобно. Не надо носить расческу". Скоро их всех постригли. Его я стригла сама. Я все хотела ему делать сама. Если бы я могла выдержать физически, то я все двадцать четыре часа не ушла бы от него. Мне каждую
минутку было жалко... Минутку и то жалко... (Долго молчит.) Приехал мой брат и испугался: "Я тебя туда не пущу!" А отец говорит ему: "Такую разве не пустишь? Да она в окно влезет! По пожарной лестнице!"
Отлучилась... Возвращаюсь - на столике у него апельсин... Большой, не желтый, а розовый. Улыбается: "Меня угостили. Возьми себе". А медсестра через пленочку машет, что нельзя этот апельсин есть. Раз возле него уже
какое-то время полежал, его не то, что есть, к нему прикасаться страшно. "Ну, съешь, - просит. - Ты же любишь апельсины". Я беру апельсин в руки. А он в это время закрывает глаза и засыпает. Ему все время давали уколы, чтобы он спал. Наркотики. Медсестра смотрит на меня в ужасе... А я? Я готова сделать все, чтобы он только не думал о смерти... И о том, что болезнь его ужасная, что я его боюсь... Обрывок какого-то разговора... У меня в
памяти... Кто-то увещевает: "Вы должны не забывать: перед вами уже не муж, не любимый человек, а радиоактивный объект с высокой плотностью заражения. Вы же не самоубийца. Возьмите себя в руки". А я как умалишенная: "Я его люблю! Я его люблю!" Он спал, я шептала: "Я тебя люблю!" Шла по больничному
двору: "Я тебя люблю!" Несла судно: "Я тебя люблю!" Вспоминала, как мы с ним раньше жили... В нашем общежитии... Он засыпал ночью только тогда, когда возьмет меня за руку. У него была такая привычка: во сне держать меня за руку... Всю ночь...
А в больнице я возьму его за руку и не отпускаю...
Ночь. Тишина. Мы одни. Посмотрел на меня внимательно-внимательно и вдруг говорит:
- Так хочу увидеть нашего ребенка. Какой он?
- А как мы его назовем?
- Ну, это ты уже сама придумаешь...
- Почему я сама, если нас двое?
- Тогда, если родится мальчик, пусть будет Вася, а если девочка - Наташка.
- Как это Вася? У меня уже есть один Вася. Ты! Мне другого не надо.
Я еще не знала, как я его любила! Он... Только он... Как слепая! Даже не чувствовала толчков под сердцем... Хотя была уже на шестом месяце... Я думала, что он внутри меня мой маленький, и он защищен... О том, что ночую у него в барокамере, никто из врачей не знал. Не догадывался... Пускали меня медсестры. Первое время тоже уговаривали: "Ты - молодая. Что ты надумала? Это уже не человек, а реактор. Сгорите вместе". Я, как собачка, бегала за ними... Стояла часами под дверью. Просила-умоляла... И тогда они: "Черт с тобой! Ты - ненормальная".
Утром перед восьмью часами, когда начинался врачебный обход, показывают через пленку: "Беги!". На час
сбегаю в гостиницу. А с девяти утра до девяти вечера у меня пропуск. Ноги у меня до колен посинели, распухли, настолько я уставала... Пока я с ним... Этого не делали... Но, когда уходила, его фотографировали... Одежды никакой. Голый. Одна легкая простыночка поверх. Я каждый день меняла эту простыночку, а к вечеру она вся в крови. Поднимаю его, и у меня на руках остаются кусочки его кожи, прилипают. Прошу: "Миленький! Помоги мне! Обопрись на руку, на локоть, сколько можешь, чтобы я тебе постель разгладила, не покинула наверху шва, складочки". Любой шовчик - это уже рана на нем. Я срезала себе ногти до крови, чтобы где-то его не
зацепить. Никто из медсестер не мог подойти, прикоснуться, если что-нибудь нужно, зовут меня. И они фотографировали... Говорили, для науки. А я бы их всех вытолкнула оттуда! Кричала бы! Била! Как они могут! Все мое... Все любимое...
Если бы я могла их туда не пустить! Если бы...
Выйду из палаты в коридор... И иду на стенку, на диван, потому что я их не вижу. Говорю дежурной медсестре: "Он умирает". - Она мне отвечает: "А что ты хочешь? Он получил тысяча шестьсот рентген, а смертельная доза четыреста. Ты сидишь возле реактора". Все мое... Все любимое.


Когда они все умерли, в больнице сделали ремонт... Стены скоблили, взорвали паркет и вынесли... Столярку.
Дальше... Последнее... Помню вспышками... Обрыв... Ночь сижу возле него на стульчике... В восемь утра: "Васенька, я пойду. Я немножко отдохну". Откроет и закроет глаза - отпустил. Только дойду до
гостиницы, до своей комнаты, лягу на пол, на кровати лежать не могла, так все болело, как уже стучит санитарка: "Иди! Беги к нему! Зовет беспощадно!" А в то утро Таня Кибенок так меня просила, молила: "Поедем со мной на кладбище. Я без тебя не смогу". В то утро хоронили Витю Кибенка и Володю Правика... С Витей они были друзья... Мы дружили семьями... За день до взрыва вместе сфотографировались у нас в общежитии. Такие они наши мужья там красивые! Веселые! Последний день нашей той жизни... Такие мы счастливые!
Вернулась с кладбища, быстренько звоню на пост медсестре: "Как он там?"
- "Пятнадцать минут назад умер". Как? Я всю ночь у него. Только на три часа отлучилась! Стала у окна и кричала: "Почему? За что?" Смотрела на небо и кричала... На всю гостиницу... Ко мне боялись подойти...

Опомнилась:
напоследок его увижу! Увижу! Скатилась с лестницы... Он лежал еще в барокамере, не увезли... Последние слова его: "Люся! Люсенька!" - "Только отошла. Сейчас прибежит", - успокоила медсестра. Вздохнул и затих...
Уже я от него не оторвалась... Шла с ним до гроба... Хотя запомнила не сам гроб, а большой полиэтиленовый пакет... Этот пакет... В морге спросили: "Хотите, мы покажем вам, во что его оденем". Хочу! Одели в парадную форму, фуражку наверх на грудь положили. Обуть не обули, не подобрали обувь, потому что ноги распухли... Парадную форму тоже разрезали, натянуть не могли, целого тела уже не было... Все - рана... В больнице последние два дня... Подниму его руку, а кость шатается, болтается кость, тело от нее отошло... Кусочки легкого, кусочки печени шли через рот... Захлебывался своими внутренностями... Обкручу руку бинтом и засуну ему в рот, все это из него выгребаю... Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить...
Это все такое родное... Такое любимое... Ни один размер обуви невозможно было натянуть... Положили в гроб босого...
На моих глазах... В парадной форме его засунули в целлофановый мешок и завязали... И этот мешок уже положили в деревянный гроб... А гроб еще одним мешком обвязали... Целлофан прозрачный, но толстый, как клеенка... И уже все это поместили в цинковый гроб... Втиснули... Одна фуражка наверху
осталась...
Съехались все... Его родители, мои родители... Купили в Москве черные платки... Нас принимала чрезвычайная комиссия. И всем говорила одно и то же, что отдать вам тела ваших мужей, ваших сыновей мы не можем, они очень
радиоактивные и будут похоронены на московском кладбище особым способом. В запаянных цинковых гробах, под бетонными плитками. И вы должны этот документ подписать... Если кто-то возмущался, хотел увезти гроб на родину, его убеждали, что они, мол, герои и теперь семье уже не принадлежат. Они уже
государственные люди... Принадлежат государству. Сели в катафалк... Родственники и какие-то военные люди. Полковник с рацией... По рации передают: "Ждите наших приказаний! Ждите!" Два или три
часа колесили по Москве, по кольцевой дороге. Опять в Москву возвращаемся... По рации: "На кладбище въезд не разрешаем. Кладбище атакуют иностранные корреспонденты. Еще подождите". Родители молчат... Платок у мамы черный... Я чувствую, что теряю сознание. Со мной истерика: "Почему моего мужа надо
прятать? Он - кто? Убийца? Преступник? Уголовник? Кого мы хороним?" Мама: "Тихо, тихо, дочечка". Гладит меня по голове... Полковник передает: "Разрешите следовать на кладбище. С женой истерика". На кладбище нас окружили солдаты... Шли под конвоем... И гроб несли... Никого не пустили...
Одни мы были... Засыпали моментально. "Быстро! Быстро!" - командовал офицер. Даже не дали гроб обнять... И - сразу в автобусы... Все крадком... Мгновенно купили и принесли обратные билеты... На следующий день. Все
время с нами был какой-то человек в штатском, с военной выправкой, не дал даже выйти из гостиницы и купить еду в дорогу. Не дай Бог, чтобы мы с кем-нибудь заговорили, особенно я. Как будто я тогда могла говорить, я уже
даже плакать не могла. Дежурная, когда мы уходили, пересчитала все полотенца, все простыни... Тут же их складывала в полиэтиленовый мешок. Наверное, сожгли... За гостиницу мы сами заплатили... За четырнадцать
суток... Клиника лучевой болезни - четырнадцать суток... За четырнадцать суток человек умирает...
Дома я уснула. Зашла в дом и повалилась на кровать. Я спала трое суток... Приехала "Скорая помощь". "Нет, - сказал врач, - она не умерла. Она проснется. Это такой страшный сон".
Мне было двадцать три года...


Я помню сон... Приходит ко мне моя умершая бабушка, в той одежде, в которой мы ее похоронили. И наряжает елку. "Бабушка, почему у нас елка? Ведь сейчас лето?" - "Так надо. Скоро твой Васенька ко мне придет". А он вырос
среди леса. Я помню сон. - Вася приходит в белом и зовет Наташу. Нашу девочку, которую я еще не родила. Уже она большая. Подросла. Он подбрасывает ее под потолок, и они смеются... А я смотрю на них и думаю, что счастье - это так просто. Я сню... Мы бродим с ним по воде. Долго-долго идем... Просил, наверное, чтобы я не плакала... Давал знак. Оттуда... Сверху...

(Затихает надолго.)

Через два месяца я приехала в Москву. С вокзала - на кладбище. К нему! И там на кладбище у меня начались схватки... Только я с ним заговорила... Вызвали "Скорую"... Рожала я у той же Ангелины Васильевны Гуськовой. Она меня еще тогда предупредила: "Рожать приезжай к нам". На две недели раньше
срока родила... Мне показали... Девочка... "Наташенька, - позвала я. - Папа назвал тебя
Наташенькой". На вид здоровый ребенок. Ручки, ножки... А у нее был цирроз печени... В печени - двадцать восемь рентген... Врожденный порок сердца... Через четыре часа сказали, что девочка умерла... И опять, что мы ее вам не отдадим! Как это не отдадите?! Это я ее вам не отдам! Вы хотите ее забрать для науки, а я ненавижу вашу науку! Ненавижу! Она забрала у меня сначала его, а теперь еще хочет... Не отдам! Я похороню ее сама. Рядом с ним... (Молчит.)


Все не те слова вам говорю... Не такие... Нельзя мне кричать после инсульта. И плакать нельзя. Потому и слова не такие... Но скажу... Еще никто не знает... Когда я не отдала им мою девочку... Нашу девочку... Тогда они
принесли мне деревянную коробочку: "Она - там". Я посмотрела... Ее запеленали... Она в пеленочках... И тогда я заплакала: "Положите ее у его ног. Скажите, что это наша Наташенька". Там, на могилке не написано: Наташа Игнатенко... Там только его имя... Она же была без имени, без ничего... Только душа... Душу я там и похоронила...

Я прихожу к ним всегда с двумя букетами: один - ему, второй - на уголок кладу ей. Ползаю у могилы на коленках... Всегда на коленках... (Бессвязно).
Я ее убила... Я... Она... Спасла... Моя девочка меня спасла, она приняла весь радиоудар на себя, стала как бы приемником этого удара. Такая маленькая. Крохотулечка. (Задыхаясь) Она спасла... Но я любила их двоих...
Разве... Разве можно убить любовью? Такой любовью!!... Почему это рядом? Любовь и смерть... Вместе... Кто мне объяснит? Ползаю у могилы на коленках... (Надолго затихает).

...В Киеве мне дали квартиру. В большом доме, где теперь живут все, кто с атомной станции. Квартира большая, двухкомнатная, о какой мы с Васей мечтали. А я сходила в ней с ума! В каждом углу, куда ни гляну - везде он...
Начала ремонт, лишь бы не сидеть, лишь бы забыться. И так два года... Сню сон... Мы идем с ним, а он идет босиком... "Почему ты всегда необутый?" - "Да потому, что у меня ничего нет". Пошла в церковь... Батюшка меня научил: "Надо купить тапочки большого размера и положить кому-нибудь в гроб. Написать записку - что это ему". Я так и сделала... Приехала в Москву и сразу - в церковь. В Москве я к нему ближе... Он там лежит, на Митинском
кладбище... Рассказываю служителю, что так и так, мне надо тапочки передать. Спрашивает: "А ведомо тебе, как это делать надо?" Еще раз объяснил... Как раз внесли отпевать дедушку старого. Я подхожу к гробу, поднимаю накидочку и кладу туда тапочки. "А записку ты написала?" - "Да, написала, но не указала,
на каком кладбище он лежит". - "Там они все в одном мире. Найдут его". У меня никакого желания к жизни не было. Ночью стою у окна, смотрю на небо: "Васенька, что мне делать? Я не хочу без тебя жить". Днем иду мимо
детского садика, стану и стою... Глядела бы и глядела на детей... Я сходила с ума! И стала ночью просить: "Васенька, я рожу ребенка. Я уже боюсь быть одна. Не выдержу дальше. Васенька!!" А в другой раз так попрошу: "Васенька, мне не надо мужчины. Лучше тебя для меня нет. Я хочу ребеночка".
Мне было двадцать пять лет... Я нашла мужчину... Я все ему открыла. Всю правду - что у меня одна
любовь, на всю жизнь... Я все ему открыла... Мы встречались, но я никогда его в дом к себе не звала, в дом не могла... Там - Вася... Работала я кондитером... Леплю торт, а слезы катятся... Я не плачу, а
слезы катятся... Единственное, о чем девочек просила: "Не жалейте меня. Будете жалеть, я уйду". Я хотела быть, как все...
Принесли мне Васин орден... Красного цвета... Я смотреть на него долго
не могла... Слезы катятся...
...Родила мальчика. Андрей... Андрейка... Подруги останавливали: "Тебе нельзя рожать", и врачи пугали: "Ваш организм не выдержит". Потом... Потом они сказали, что он будет без ручки... Без правой ручки... Аппарат
показывал... "Ну, и что? - думала я. - Научу писать его левой ручкой". А родился нормальный... красивый мальчик... Учится уже в школе, учится на одни пятерки. Теперь у меня есть кто-то, кем я дышу и живу. Свет в моей жизни. Он прекрасно все понимает: "Мамочка, если я уеду к бабушке, на два дня, ты
дышать сможешь?" Не смогу! Боюсь на день с ним разлучиться. Мы шли по улице... И я, чувствую, падаю... Тогда меня разбил первый инсульт... Там, на улице... "Мамочка, тебе водички дать". - "Нет, ты стой возле меня. Никуда не уходи". И хватанула его за руку. Дальше не помню... Открыла глаза в больнице... Но так его хватанула, что врачи еле разжали мои пальцы. У него рука долго была синяя. Теперь выходим из дома: "Мамочка, только не хватай меня за руку. Я никуда от тебя не уйду". Он тоже болеет: две недели в школе,
две дома с врачом. Вот так и живем. Боимся друг за друга. А в каждом углу Вася. Его фотографии... Ночью с ним говорю и говорю... Бывает, меня во сне попросит: "Покажи нашего ребеночка". Мы с Андрейкой приходим... А он
приводит за руку дочку... Всегда с дочкой... Играет только с ней...

Так я и живу... Живу одновременно в реальном и нереальном мире. Не знаю, где мне лучше... (Встает. Подходит к окну). Нас тут много. Целая улица, ее так и называют - чернобыльская.


Всю свою жизнь эти люди на станции проработали. Многие до сих пор ездят туда на вахту, теперь станцию
обслуживают вахтовым методом. Никто там не живет. У них тяжелые заболевания, инвалидности, но работу свою не бросают, боятся даже подумать о том, что реактор остановят. Где и кому они сегодня нужны в другом месте? Часто умирают. Умирают мгновенно. Они умирают на ходу - шел и упал, уснул и не проснулся. Нес медсестре цветы и остановилось сердце. Они умирают, но их никто по-настоящему не расспросил. О том, что мы пережили... Что видели... О смерти люди не хотят слушать. О страшном...

Но я вам рассказывала о любви... Как я любила..."

Людмила ИГНАТЕНКО,
жена погибшего пожарника
Василия Игнатенко

@темы: мысли, размышления, @дневники, Воспоминания, Грустное, Жизненное, Здоровье, Интересности, История, Любовь, Люди, Мужчины, Разное, Рассказ, Семья, Случаи, События, Цитаты, Город, Отношения, жизнь

---

www.milkamagic.ru | 2010

---

Зимнее настроение

Ваше имя Вы Яркая гирлянда И живете вы Новый год вы встретите С семьей Под песню Сказки краткая глава ночь накануне Рождества... Утро Нового года вы увидите в Австралии С мыслью А кто это рядом? Ну что ж если у вас так прошел Новый год, то он явно был интересный и насыщенным. Желаю вам удачи! "Как прошли праздники? Не знаю, еще не рассказывали..." (с) И напоследок, дарю вам елочку

все гадания на aeterna.ru

---

Ты замираешь... Чувствуешь на себе его взгляд. Хочется ли тебе, что бы он на тебя смотрел? Ну,конечно хочется! Ваши глаза встретились, и взгляды слились воедино.. Вокруг более не существует мира, больше никого и ничего нет. Сколько это длиться? Секунды? Вечность?
Он прикоснулся к тебе, мягко, еле заметно, а по телу разлилась волна огня... Сколько это будет продолжаться? Прикосновение на кончиках пальцев, а ты уже центр вселенной. Ты смотришь в глаза и видишь его душу. А он твою - вот она, перед ним, вся открыта и более не скрывается.
Ты слышишь его голос, неважно к кому он обращается, ты просто слушаешь его. Все,что он говорит, вызывает у тебя космическую радость. Почему? Его голос - самый красивый в мире.
Ты ждешь встречи с ним... Да! Вот-вот, и он будет рядом. Ты чувствуешь его приближение каждой клеточкой тела... еще секунда, и, звонок... Ты выходишь на встречу... Ты ищещь его в толпе... Вот он.. окружен ореолом света... Ты еще и не увидела, ты просто знаешь,что только он может быть там... совсем близко... Взгляд пронзающий насквозь.. Он тебя увидел... И мир расстворился... навсегда. Лишь бы навсегда... Он подходит. Когда ты его обнимаешь, хочется как можно ближе прижать... к самому сердцу.
Ты пишешь смс... пишешь и стираешь... что бы ты не написала, получается глупость. Смс так и не отправлено.
Ты собираешься позвонить... но на ум, кроме идиотских :"Привет,как ты?", ничего не приходит. Ты так и не позвонила.
Ты что-то ему рассказываешь, он тебя слушает, настолько внимательно, как никто другой. и ты знаешь, что именно он тебя поймет так, как нужно. Ни грамма примеси чужой мысли...
Все песни только о нем...
Все стихи только о нем...
Все фильмы только о нем...
И солнце, и небо, и теплые дни...
Ты говоришь себе - Нельзя..
Но ночью ты плачешь...
И все...

@темы: мысли, размышлизмы, @дневники, Бред, Грустное, Женщины, История, Личное, Любовь, Мужчины, Мысли вслух, Настроение, Радостное, Разное, Слова, Сны, События, Стихи, Чувства, Я, Отношения, жизнь

---

Просто иногда, ты открываешь глаза, и спрашиваешь себя : "Новый день? А хочется ли?"
Просто иногда, ты набираешь полную грудь воздуха, и спрашиваешь себя : " Опять? Ну что сегодня-то?"
Просто иногда, ничего не хочется... Или наоборот,хочется так много, что в голове все желания не умещаются.
Просто иногда, ты любишь, а хочется не любить. вот просто хочется отпустить от себя это чувство на нексколько минут, что бы вспомнить, как это было, без него? Ну как??? Как-то ведь было.. А ты не помнишь. А почему ты не помнишь? Да потому, что когда пришла любовь все прошлое стерлось из памяти.. нет, не полностью, просто осталось все картинкой, а чувства, вот те, прошлые эмоции, как бы исчезли.. А потому что любовь сильнее и ярче.
Просто смотришь на людей, и ведь интересно,а как они живут без любви? и сразу заметно, у кого в жизни эти чувства присутствуют.. по глазам видно...
Просто иногда задумываешься о дружбе... и все... если есть друзья,в которых ты уверен, то ты- король мира.. а если ты разочаровался? ой,как же это больно и обидно.... но не деться от этого никуда..

@темы: мысли, размышлизмы, размышления, реал, @дневники, Бред, Весна, Вопросы, Воспоминания, Для памяти, Здоровье, История, Креатив, Любовь, Люди, Мужчины, Мысли вслух, Настроение, Осень, Природа, Разное, Рассказ, Семья, Слова, Случаи, События, Точка зрения, Я, Город, Отношения, Новость, жизнь

---

.

---

Я рисую на окне
Глаз твоих косые стрелы.
Я играю на трубе
Водосточной неумело.
Я тебе построю Кижи
Взяв от спичек коробок.
Я летаю над Парижем
Задевая потолок.
Я рисую на окне,
Я смотрю в пустые стены,
Оставляя на песке
Совершенные поэмы.
Я раскрашиваю грезы,
Я летаю в облаках.
О боже, может,
Может просто я дурак.
Отчего от счастья слезы,
Слезы горя, горя море
Счастья тихий ручеек,
Убегающий в песок

Я рисую на окне,
Сам с собою громко споря.
Поиск истины в вине,
Истина чего-то стоит.
Спит кукушка на часах.
Может поздно,
Может рано.
Нет у времени стоп крана
Нету крыльев на руках
Где-то там засох в пустыне
Счастья тихий ручеек.
Я один в своей квартире
А над небом потолок.

@музыка: Чайф))

@настроение: Великолепное

---

Я встретила тебя среди других...
Я встретила тебя среди других.
Среди чужих, спокойных, равномерных.
Ты даже не узнал меня, наверно…
Душа болит? А может, просто псих?..

Я встретила тебя среди теней.
В толпе теней, где ты лишь не был тенью.
Пришла любовь? А может, наважденье?
Но все о ней, и мы навеки с ней…

Я встретила тебя в морозный день,
Когда слеза в секунду застывала,
Ты согревал, и все же было мало...
Не хочешь жить? А может, просто лень?

Я видела тебя в чужих руках,
И я отобрала свою награду.
Но ты спросил: "А может быть, не надо?"
Как жалко, что любовь не лечит страх…